— Эгей, Шпак! — позвал с другой, вольной стороны решетки сутулый сержант.

— Начальник? — отреагировал на зов гопник в тельняшке, приподнимаясь с ватника-подстилки.

— Как обещали, фраера тебе в компанию привезли. Смотри мне, не обижай его.

— Не обижу, начальник, — оскалился Шпак, выставил напоказ железные фиксы и коричневые десны.

Этот короткий диалог мусора с гопником очень не понравился Игнату. О том, что такое «пресс-хата», Сергачу доводилось слышать от людей сведущих и читать в документальных книжках. Да и мало кто в нашей стране не читал и не слышал про то, как по договоренности с «начальником» уркаганы продажной масти «прессуют фраеров». Клетка, конечно, не камера, она, образно говоря, «прозрачна», однако приятного все равно мало.

«Неужели у Велиара столь мощная ментовская крыша? Ишь как серые стараются, позаботились приготовить специально для меня страшилку, гопника, похожего на уркагана с солидным тюремным стажем. Одно радует — татуированная макака в тельняшке из здешнего „обезьянника“ не идет ни в какое сравнение со вчерашним обезьяноподобным бойцом кунг-фу», — думал Игнат, подходя к скамейке у стены и усаживаясь в метре примерно от гопника по кличке Шпак.

— Встать, чмо! — процедил сквозь железные зубы Шпак, едва зад Сергача коснулся скамьи.

— Захлопни чавку, тестера, — не глядя на соседа, ответил Сергач, устраиваясь поудобнее.

Статус уголовного и околоуголовного элемента Сергач худо-бедно научился распознавать, когда, вылетев из института и дожидаясь призыва в армию, полгода вкалывал грузчиком на вокзале. Привокзальная аспирантура жизни помогла Игнату и на сей раз — татуированную топоту с фиксами и бритой башкой Сергач классифицировал в качестве «приблатненного», каковой принципиально отличается от настоящего «блатного», как отличается безногая ящерица веретеница от ядовитой гадюки.

— По фени ботаешь, фофан? Под фартового косишь? — Шпак подчеркнуто медленно сполз с лавки, шаркая и косолапя, приблизился к Игнату на расстояние удара.

— На блатной фене разговаривать не обучен. Просто-напросто говорю на понятном тебе диалекте, вот и все.

Словарный запас Шпака вряд ли отягощало ученое словечко «диалект», но переспрашивать он не стал. Молча переступил с ноги на ногу, занял позицию чуть сбоку от расслабленного Игната.

Шестнадцать лет назад, в бытность свою грузчиком, Игнат узнал из лекций вокзальных профессоров, чего, каких пакостей следует опасаться, общаясь с приблатненной гопотой. Он узнал, что многие из мелкой, околоблатненной шушеры с успехом перенимают у опытных зэков их манеру бить первым, резко, неожиданно и наповал. Напрасно дилетанты считают, что в отечественном уголовном мире нет собственных боевых стилей. Они есть! Они придуманы и опробованы бывалыми арестантами еще в конце девятнадцатого столетия. Суть российских уголовных стилей в наработке одного-единственного, для каждого своего, атакующего или упреждающего разящего удара. Интересен тот факт, что и в китайском кунг-фу практикуются стили из одного движения. И чемпионы Олимпийских игр, скажем по борьбе, имеют в арсенале один-два коронных технических приема, не больше.

Спившиеся вокзальные эрудиты, по большей части бывшие интеллигенты, отмотавшие кто срок, кто два, щедро поделились с двадцатилетним Игнатом премудростями уголовной школы рукопашного боя, жаль, в основном теорией и личным опытом побоев, а не побед...

Шпак твердо стоял, не разгружая одну из нижних конечностей для удара. Значит, скорее всего он будет бить рукой. Локтем ему атаковать неудобно, следовательно, он занял позицию для удара пальцами или кулаком. Сквозь полуприкрытые веки Игнат следил за правой, синей от татуировок, кистью Шпака. С правой, дальней от Игната руки гопнику ловчее ударить хлестко, проще замахиваться. Сергач чуть было не просмотрел, как Шпак подобрал мизинец, безымянный и средний пальцы левой, как согнул крючком указательный и оттопырил большой палец. Игнат понял, что сейчас гопник ткнет ему в глаза «японской вилкой» — кончиком большого пальца в один глаз и согнутой фалангой указательного в другой, — понял и, едва кисть левой руки, превращенная в «вилку», дернулась, Игнат мотнул головой, уводя ее от удара, и одновременно взбрыкнул ногой, контратакуя.

Металлический подносок боевого ботинка стукнулся о кость под коленкой любителя тыкать в чужие глазницы грязными пальцами. Рванувшись к цели, «японская вилка» изменила траекторию, утратила опасную форму. Шпак рефлекторно подтянул подбитую левую ногу к животу, сломался в пояснице. Он схватился обеими руками за травмированную голень, отпрыгнул подальше от Сергача на здоровой ходуле, потерял равновесие, бухнулся тощей задницей на твердый пол. Страшно матерясь сквозь оскаленные фиксы, Шпак пополз в дальний угол «обезьянника», подальше от Сергача.

Игнат представил, что бы было, попади «японская вилка» в цель, и поежился. Было бы жутко больно, из глаз полились бы в два ручья слезы, острый приступ тошноты и головокружения не позволили бы толком защититься от тумаков Шпака. Короче, было бы так хреново, что хреновей некуда...

— Чего у вас происходит, задержанные? — У прутьев клетки для людей нарисовалась морда давешнего толстого сержанта. — Чего валяешься, Шпак?

— Сука фраер коленку поломал!

— Я защищался. — Игнат сдернул с головы лыжную шапочку. — Гляди, сержант, — хулиган меня первым по уху ударил.

— Разберемся, который среди вас зачинщик. — Сержант забряцал ключами. — Отведу тебя, родной, куда следует, и вернусь за Шпаком. Составим протокол со слов пострадавшего про твое рукоприкладство.

— Ногоприкладство, — хмыкнул Игнат, сообразив, который из задержанных, согласно протоколу, будет считаться зачинщиком. Понял Сергач и то, что, попади ему «японская вилка» в глаза, один черт, кандидатура зачинщика определена заранее и спорить с толстым слугой народа, что-то ему доказывать совершенно бесполезно.

— Ручонки за спину, Сергач, на выход, родной. Пошел-пошел, пошевеливайся.

Толстый сержант отконвоировал Игната на третий, пахнущий олифой этаж, завел в комнату, где у сияющего чистотой окна стояла стремянка, а посередине, под дыркой в потолке с обрывками проводов, стоял только что со склада импортный канцелярский стол и за столом восседал мужчина в возрасте, но тоже как будто весь отремонтированный, подкрашенный и обновленный. Густые, неестественно черные волосы на его продолговатой голове не позднее сегодняшнего утра подправил и уложил парикмахер. В крайнем случае вчера вечером маникюрша обработала ногти на его коротковатых пальцах. Шитый у портного костюмчик идеально облегал кряжистые плечи, нигде не морщил. И ни одной соринки на добротной ткани в мелкую полоску.

— Разрешите доложить. — Сержант подтолкнул Игната поближе к столу. — Задержанный затеял драку.

— Составьте протокол, — великодушно позволил милиционеру пожилой педант и спросил у Игната: — Ухо вам сейчас, в потасовке повредили?

— Да, — кивнул Игнат.

— Ступайте, сержант... Вам мама, Игнат Кириллович, объясняла в детстве, что врать нехорошо?

Осторожно скрипнули дверные петли, сержант тихонечко вышел.

Игнат промолчал, пожилой продолжил:

— Врете вы про ухо, Игнат Кириллович, видно невооруженным глазом — ухо вам травмировали вчера. Опухоль успела опасть, мочка посинеть... Между прочим, коли упомянул вашу матушку, хотелось бы узнать, как ей сейчас живется. Неплохо, я надеюсь?

— А при чем здесь моя мама?

— Ни при чем. Просто любопытно. Насколько мне известно, папенька ваш почил в бозе много лет назад, а матушка вышла замуж за поляка, спустя год после вашего возвращения из армии, и в настоящее время проживает в городе Гданьске, правильно?

— Впечатляет... — Игнат сунул в карман лыжную шапочку, которую до сих пор мял в кулаке, скрестил на груди руки.

— Моя осведомленность вас впечатляет? А представьте, какое впечатление произведет на вашу матушку известие о том, что ее сынуля содержится под стражей за рукоприкладство.